Книга Коллекция «Romantic»  - Шарлотта Ульрих

Я быстро протиснулась между его коленями и спинкой кресла, уселась и замерла. Он тоже замер, молчал и не двигался.

Ну? И что теперь делать? А ведь он не просто так меня пригласил. Не из-за вежливости. ОН ХОЧЕТ БЫТЬ МОИМ ПАРНЕМ!

МОИМ ПАРНЕМ?

Я глянула в сторону Геры, стараясь понять, как будет выглядеть мой парень. Да кто он вообще такой?

Но увидела только серую футболку, потому что дальше моя голова поворачиваться ОТКАЗЫВАЛАСЬ!

Он будет моим парнем? Моим первым парнем?

Я ощутила четкое желание спрятаться, чтобы нас никто-никто не видел. Благо спинки высокие, был шанс, что нас не заметят.

Мы просто молча доедем, а потом выйдем, и все будет как прежде. Мы всего лишь рядом сидим, это же не значит, что он мой парень?

Я обернулась проверить, не заметил ли кто нас, когда протискивалась. Это был единственный момент, когда меня могло быть видно. Но заметила Наташку, она кого-то высматривала, находясь в самом конце автобуса вместе с Юлькой и Иркой, и даже встала, чтобы кого-то найти.

Кого найти? МЕНЯ!

Я тут же отвернулась и сползла ниже в кресле. Начали мучить сомнения. Я не хотела, чтобы меня видели с Герой, но Наташка меня искала! Можно просто молча доехать, типа не видела. Но она стала меня звать и довольно громко.

— Я нашла себе место! — приподнялась я в кресле и крикнула ей назад, подчеркивая, будто САМА нашла, а вовсе не Гера.

Наташка заметила меня, посмотрела на Геру рядом и… ее лицо отразило крайнее удивление.

Ну, все! Теперь скрываться нечего! Разворачиваясь обратно, я окинула взглядом автобус: девчонки сидели с девчонками, парни с парнями, и только мы с Герой — ВМЕСТЕ! Как будто мы уже… ПАРА!

Да я его второй день знаю!

— Эй! Давай быстрее! — услышала голос Громова.

Он сидел… ПРЯМО передо мной!

Только ты не оборачивайся. Сиди на месте, не двигайся! Ты вообще не должен видеть меня с Герой! Но Громов как раз прислонился спиной к окну и, обзывая рэпером рядом сидящего Никиту, конечно же, глянул в мою сторону.

Что за хрень! Но если некуда деться, смотри прямо. Я нагло вскинула глаза на Громова, а он, будто готовый, ответил тем же.

Он ЗНАЕТ, на КОГО смотрит? Я всегда считала, что Громов не замечал меня в ШОДе. Он… знает МЕНЯ?

Громов смотрел на меня закрыто и так сосредоточенно, словно это не он за секунду до этого увлеченно что-то выкрикивал. Его лицо не выражало эмоций, но все же из-под этой маски просачивался вопрос: почему я сижу с парнем? Это случайно?

— А по нам заметно, что мы вместе? — так же молча спрашивала я у него. — Мы ведь не разговариваем и не смотрим друг на друга.

Громов подчеркнуто равнодушно отвел от меня глаза, затем нагло оглядел наши с Герой подлокотники, спинки кресел, будто в них что-то важное, глянул дальше, в конец автобуса, и наконец отвернулся. Меня удивило, что Громов не взглянул на Геру, он интересовался только МОИМИ чувствами.

Вот это да! Всем известный Громов и вдруг интересуется МНОЙ?

Но когда Громов отвернулся, я почувствовала скуку. И зачем сюда села? Я не желала видеть Геру, он мне не нравился.

Автобус поехал, в салоне выключили свет.

— Темнота — друг молодежи! — по салону пронеслись одобрительные возгласы.

Я удивилась, чего они так радуются, единственные, кому темнота была на руку, это мы с Герой. Но мы даже не разговаривали.

— Рома! — крикнул Гера громким шепотом в проход, при этом перевесился через подлокотник, полностью отвернувшись от меня, голос его показался неприятным.

— Рома! — позвал Гера еще раз.

Рома сидел в самом начале, он не мог слышать.

Успокойся и сядь! Мысленно сказала я Гере, но тот упорно продолжал. Он не нравился мне всё больше и больше. Наконец-то Рома откликнулся.

— Ром. Передай газировку! — попросил Гера.

И это всё, что тебе нужно?

Рома, конечно, снова не расслышал. Гера начал повторять, показывать руками, передавать просьбу по рядам, в общем, увлекся. Напряжение его спало, он выглядел довольным, контролировал перемещение бутылки, смеялся, возмущался, когда из нее хотели отпить, и… раздражал меня.

Я отвернулась к окну. Занимаешься? Занимайся. Я не буду обращать на тебя внимание!

А за окном ничего не видно, только дорога подсвечивалась фарами, да что-то большое чернело вдали. Я почувствовала себя одинокой.

* * *

Моей любимой книгой была «Сто лет одиночества» Маркеса. Когда я жила на даче, то читала ее второй раз. Мне нравилось, что одно и то же имя там повторялось из поколения в поколение. Аурелиано Буэндиа.

Саша когда-то хвастался, что он четвертый Александр Александрович, а это означало, что Сашу, его отца, деда, прадеда и прапрадеда звали одинаково. В «Сто лет одиночества», правда, все заканчивалось всеобщим вырождением на последнем, пятом, Аурелиано Буэндиа.

* * *

— Будешь? — Гера обратился ко мне и протянул газировку, я взяла, отпила и вернула.

— Спасибо.

* * *

На даче со мной жила кошка. Она ходила по пятам и мурлыкала.

— У тебя никаких дел нет? — спрашивала я ее. — Ну, мышей там половить или с котами повстречаться? Можно подумать, ты здесь ради еды. Но я редко тебя кормлю! Ты съедаешь, но не уходишь. Какой тебе, скажи, интерес в гулянии со мной по дороге?

Кошка терлась о ноги.

— Нормальные кошки с людьми не гуляют. Им просто лень этим заниматься. А тебе-то какой интерес?

* * *

И ты сердцем моим словно листьями теми играешь…[6]

В автобусе включили музыку, и меня словно пронзило. Показалось, что слова песни как-то странно подходили к Гере: «Я боюсь твоих губ, для меня они словно погибель». Я вдруг почувствовала сильное возбуждение, мы в темноте и можем делать все, что угодно, нас никто не услышит из-за музыки и не увидит из-за спинок кресел.

Но никто, никто не увидит, Но никто, никто не узнает, Кто, кто её тайна. Кто-о-о-о?[7]

Эти песни просто кошмар! Я стала ощущать, что мне хочется прикоснуться к Гере. Наши руки лежали рядом на подлокотниках, я посмотрела на них, а воображение начало рисовать уже ТАКИЕ картины!

Гера не двигался, казалось, он вообще прирос к креслу и превратился в камень.

Если ЭТО чувствуя я! То что же чувствует ОН?